РАЗБИВАТЕЛЬ СЕРДЕЦ
1
- А я говорю - полюбит она тебя как милая, никуда не денется.
- Не верю я в это... Нет во мне чего-то того, что нравится женщинам.
- Характера в тебе нет.
- А, знаешь... Посмотришь на себя в зеркало, плюнешь, - кому такой нужен...
- Ладно. Буду тобой руководить. От тебя ничего не потребуется только
беспрекословно и точно выполнять мои указания. И ни шагу в сторону -
хоть сдохни! Понял?
Летний пейзаж летел за окном вагона. Два холостяка ехали в отпуск на юг.
2
Пожелтевшая страница из общей тетради в клеточку - юношеского дневника. Неустоявшийся, старательно-твердый почерк:
"Как добиться любимой женщины
1. Всегда держать себя в руках, иначе крышка. Думать, что делаешь.
2. Быть не таким, как все. Выделяться, поражать воображение, иметь какое-то особое качество.
3. Изучить все ее сильные и слабые стороны - чтоб уметь на них играть.
4. Научиться видеть себя и ее - ее глазами.
5. Уметь льстить, уметь вызывать жалость.
6. Пока она не стала полностью твоей, ни в коем случае не давать ей
почувствовать всей силы своей любви: она должна быть постоянно не
уверена, что ты не уйдешь в любой момент.
7. Поставить себя существом высшего порядка.
8. Берегись чувства принуждения, зависимости, обязанности по отношению
к себе: человеку свойственно стремиться к свободе - в данном случае это
свобода выбора, свобода распоряжаться собой. А потому она может
стремиться избавиться от тебя - даже если ты "лучший из всех" и очень
нравишься ей.
9. Умей создать ситуацию и обстановку.
10. Умей ждать случай - и пользоваться им.
11. Никогда ничего не проси: должна захотеть сама.
12. Делай меньше подарков: не обязывать ее ничем.
13. Никогда не отказывайся ни от чего, что она хочет сделать для тебя.
Любят тех, для кого что-то делают, а не наоборот. Она должна
реализовать в себе свои собственные хорошие стороны - и привязаться к
тебе поэтому.
14. Помни: основной рычаг - самолюбие, основное средство - боль, основной прием - контрасты в обращении.
15. Умей сказать "нет" и уйти. Этим никогда ничего сразу не кончается. Откажись от малого сейчас, чтоб получить все позднее.
16. Старайся не придумывать и не лгать - но никогда не открывай лжи: это может иметь самые скорбные последствия.
17. Добейся всего - но не смей травмировать ее душу. Не избегай любых средств. Не принимай во внимание сопротивление.
18. Обрети культуру секса - как хочешь. Иначе окажется мерзость вместо обещанного блаженства.
19. Давай поводы для ревности - но чтоб они не подтвердились.
20. Умей показать ей свое презрение.
21. Не торопи события.
22. Разумеется, выжми все из внешности, одежды, речи.
23. Перечитывай постоянно: Стендаль, "Красное и черное", "О любви".
Лермонтов, "Герой нашего времени". Пруст, "Любовь Свана". Гамсун,
"Пан"...
- А где ты взял в те времена Пруста?
- Рыковские переводы тридцать четвертого года.
- Однако... Смешно, но не лишено... Это все откуда? Или ты сам придумал?
- Обижаешь, шеф. Что ж я, тупой, по-твоему?
- И давно? Сколько тебе лет тогда было?
- Двадцать, милый друг. Двадцать...
- Однако... А где же юношеский романтизм, чистый идеализм, возвышенное благородство?..
- Волной смыло.
- Какой волной?
- Волной слез в отчаянных трагедиях юности. Бери кошелек, пошли обедать.
3
Стучат колеса, проходит официантка, звякают фужеры на столике.
- Почему все-таки любовь так редко бывает взаимна?..
- Огласите, пожалуйста, весь список. Я вам отвечу на все вопросы сразу, мой любознательный друг.
- И самое дикое: почему так часто любят полнейших ничтожеств,
предпочитая их людям замечательным, красивым, достойным и любящим
вдобавок? Почему жена красавца-графа сбегает с директором собачьего
цирка?..
- И очень просто... Давай возьмем еще по бифштексу? Да-да, и бутылочку во-он того нам, пожалуйста! Так о чем ты? Ага.
Потому что глупые люди вроде тебя
вечно допускают в своих умственных поисках роковую ошибку: обладание
чем-то путают с наслаждением от этого обладания. А любовь, милый, - это
чуйство, как-никак, - оно живет внутри человека, оно субъективно.
Есть у меня один приятель:
красивый, здоровый, зарабатывающий, непьющий, над женой трясется, по
дому все делает сам - а она выкобенивается, черт-те когда является
домой и вечно еще закатывает ему сцены. А сама! - ни рожи, ни души:
отощалый гренадер после самовольной отлучки. И все знакомые ломают
голову: ну чего он с ней живет и мучится, с крокодилом, на него масса
красивых баб заглядывается?
Отвечаю: значит, он имеет с ней
такие условия жизни, которые требуются его душе. Он-то думает, что в
неге и покое был бы счастлив. Глупости! Он бы с массой других обрел
куда больше неги и покоя. Значит, на самом-то деле он этого не хочет в
глубине души, в самой-самой глубине, куда даже сам не заглянешь.
Человек страстей жаждет, а не благополучия, другая ему все дома сделает
и приласкает - а эта его до того доводит, что он тарелку в телевизор
швыряет! За то и любит: страсть она ему внушает.
- Ха-ха-ха! Кхх... пкхе... Ох, подавишься с тобой.
- Не переживай, от этого все давятся. Так вот: когда один из двоих
сильно любит, другому уже неинтересно: ему нечего хотеть, что пожелай
тут же и получит. А где же страсти, препятствия, метания души? Зато у
первого страстей - сколько влезет: как не переживай, все равно не
получаешь того, что хочешь, и от этого хочешь еще сильнее, потому что
цель в принципе-то достижима и кажется возможной. И вдобавок любит он
тут не реального человека с массой неприятных черт, а выдуманного -
такого, какого ему в душе и надо.
- Короче, пожени спокойно Ромео и Джульетту - и никаких страстей не будет?
- Примитивно, но в общем верно.
- Ты что, хочешь сказать - "Нет в жизни счастья"?
- Есть... Довольно редко, как известно. А чтоб надолго - и того реже.
Человек от добра добра ищет, и ему то и дело худо кажется добром. Уметь
удерживать счастье - хитрое дело.
Здесь есть вот какие "крючья" для удержания.
Психологи ставили опыт на щенках. С первой группой обращались ласково,
со второй - грубо, с третьей - то ласково, то грубо. Спрашивается:
какая группа сильнее всего привязалась к исследователям? Ответ: третья.
Чувства которой швыряло из воды да в полымя. Одно по контрасту с другим
куда как сильно воспринималось.
Вывод: если ты не сумеешь
заставить женщину плакать - будешь плакать сам. Не бойся делать больно
- так надо. Почему женщина в общем любят сильнее, чем мужчина? Потому
что любовь для нее начинается болью, когда она становится женщиной, и
кончается болью, когда она рожает ребенка. На два эти пика и натянут
канат ее счастья, которое граничит с болью. Это природа, а против
природы не попрешь.
Официант, это чай или кофе? Вы в нем что, половую тряпку полоскали?
4
О, юг!.. О, Черное море!..
Достаточно сказать это, чтоб остальное возникло перед взором само -
полный курортный набор: солнце, тепло, лазурный прибой, пальмы,
загорелые тела, отчаянно смелые купальники, и звездные вечера в
стрекоте цикад, и гуляние по набережным, и музыка танцплощадок... все
это так известно, что говорить решительно излишне, сплошные штампы и
общие места - но все равно приятно отдохнуть на море.
И прохаживаются пары, и отношения
их как правило несложны и весьма сходны, и не льются слезы при
расставании навсегда, хотя всяко бывает, всяко бывает, верно?..
Пролетел месяц, пролетел. Пожалуйте возвращаться в обычную колею, к дому и работе. Да и надоел уже этот юг, скучно тут.
А подробности - подробности у каждого свои. Не в них дело.
5
И вот первый из двух наших
приятелей. Бедный заморыш стал буквально выше ростом, загар
благообразит его, и вообще появилась в нем не то чтобы уверенность, но
некое раздражающее нахальство и самомнение. И провожает его на вокзале
роскошная женщина, и смотрит на него влажными собачьими глазами, и
удивляются тихо окружающие дисгармоничности этих отношений: неказист
повелитель, в чем тут дело?
А дело просто... Он полагал, что
ему с ней все равно не светит, такая красавица, и чувствам воли не
давал - не надеялся. И показывал пренебрежение. И был спокоен - не
терял головы. И молол языком умно и даже интересно. И красивой женщине,
конечно, захотелось капельку пококетничать и мимолетно проверить свою
власть над сильным полом. И никакой власти не оказалось. И в ее
самолюбии появилась щербинка, и за эту щербинку зацепилась нить чувств
и стала разматываться.
Да-да, пушкинское "чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей".
Он привлек ее внимание: он вел себя необычно. Он внушил некоторое
уважение: ему было плевать на ее чары. Он уязвил: явно не стоил ее - и
однако пренебрегал ею. Красивую женщину заело.
Он заранее замкнул свою душу,
боясь поражения и не желая боли. И эта душа, к которой ей было не
прикоснуться, сделалась для нее загадочной. Стала манить. И она сама
придумала, какая это душа. И придумала, понятно, так, как ей хотелось
бы!
Он расчетливо дразнил ее, как бы
тАя в жаре ее чувства - и тут же обдавая холодом. Она начала страдать.
Красивые и сильные мужчины, веселые развлечения - перестали
интересовать ее. Она ощутила боль - еще не понимая, что это боль
вошедшего в нее крючка, о который она сама рвется.
Она гордо переносила эту боль - но
он тут же делался ласков и покорен, она торжествовала было победу,
покой, удовлетворение и была краткое время благодарна ему за избавление
от этой боли, - но он тут же дергал крючок вновь, осаживал ее, уязвлял,
унижал пренебрежением, - и все повторялось сначала, только все сильнее
и сильнее с каждым разом.
Ее губило то, что она недооценила
противника в этой любовной борьбе. Его спасало то, что он с самого
начала был готов к проигрышу в любой момент, и чувства его оставались в
покое. Она пыталась бороться, привязываясь к нему все более; и не могла
подозревать, что ночь, утро и те редкие дни, когда он намеренно не
виделся с нею, он посвящал разбору событий и выработке планов на
ближайшее будущее - с холодной головой, упиваясь только своим успехом,
- и под руководством "опытного тренера" своего
приятеля, потертого жизнью ловеласа, которого, казалось, вся эта
история страшно забавляет.
Какая жалкая пародия на Печорина и иже с ним!
День за днем он методично сокрушал и гнул ее волю. Она начала плакать.
Его рука поднималась на нее. Ему понравилось ее мучить - он уважал себя
за власть над ней.
Он стал для нее единственным
мужчиной в мире. Ведь ничего подобного она в жизни не испытывала, и
только читала о таких терзаниях - и таком счастье, которым было
временное избавление от этих терзаний.
Она оставалась для него лишь
удовлетворением тщеславия и чувственности. Как только он замечал в себе
росток любви к ней - он торопливо и старательно затаптывал его: он
полагал, что она охладеет к нему в тот самый миг, когда уверится и
успокоится в его любви.
Она стояла у вагона - предельно
несчастная сейчас, предельно счастливая в те минуты и часы, когда "все
было хорошо": она любила его.
Поезд тронулся. Он лег на верхнюю полку в купе и стал смотреть в потолок.
Он спрашивал себя, любит ли ее, и оказывалось, что он этого не знает;
пожалуй, нет. Он спрашивал себя, счастлив ли, и на этот вопрос тоже не
мог ответить; но, во всяком случае, лучше ему никогда не было и, надо
полагать, не будет.
Он остановился на той мысли, что
если она приедет к нему (как и будет, видимо), он продолжит
"дрессировку" и, пожалуй, женится на ней. И вот тогда можно будет
позволить себе временами действительно расслабляться и любить ее. "Но
вожжи не отпускать!" - заключил он свои размышления, закрыл глаза и
стал дремать.
Засыпая, он успел в который раз подумать, какой молодец его умный и опытный друг и какой молодец он сам.
Его друг, его наставник и покровитель, теоретик и донжуан, лежал на нижней полке и задыхался от презрения и ненависти к нему.
6
"Она даже не пришла проводить мен...
Я должен был нарваться. Я сам устроил себе это истязание. Не с тобой же
мне равняться, ничтожный сопляк, поганая козявка, самодовольный червяк.
У, засопел, паразит.
Бедная девочка, дура. Зачем я все это устроил? Впрочем, она счастлива.
Моя была лучше. Надо покантоваться столько, сколько я, чтоб понять, что такое настоящая женщина.
Я проиграл.
Когда я проиграл ее? Наверное, в тот самый миг, когда раскрылся.
А когда полюбил? Тогда же, наверное.
Она сидела в полумраке, такая
милая, доверчивая, беззащитная. И мне не было ни интересно, ни хорошо.
Я знал наизусть, что будет дальше, и знал свою власть, и читал все
варианты, как в шахматах. И знал, что все будет так, как я захочу, и
знал, что будет через полчаса, и утром, и через неделю... и всего этого
мне было мало. Ну, одной больше... толку-то.
Она была в моих руках, и я знал,
как она будет любить меня, какой станет верной и привязчивой, как будет
тихо сносить мою небрежность, будет счастливой и тихо смирившейся... Ну
а я-то сам, что я получу - еще одну замену тому, чего у меня нет, еще
одну нелюбимую женщину?..
И я захотел быть счастлив -
наперекор всему, всем победам и потерям, всей судьбе, наперекор
паутине, наросшей на сердце, и не верю в счастье для себя когда-либо: я
захотел любить. Потому что ничего не стоило добиться ее любви - но я
уже не верил в возможность полюбить самому.
Неужели я это еще могу? Да ведь могу. Вот что во мне тогда поднялось.
И это ощущение - что у меня может быть не женщина, а любимая женщина -
понесло меня, как полет в детском сне, как волна в стену, и я уже знал,
что сейчас со звоном вмажусь в эту стену, - буду любить, и буду
счастлив, и буду живой - а не разочарованный герой юнцов и дам.
И я открыл рот, чтобы сказать ей
все - хотя это было еще неправдой, было только предчувствие, сознание
возможности всего, - а когда все слова были сказаны, они оказались уже
правдой. Почти правдой...
И все те первые дни я раскалывал
свою душу, как орех об камни, чтоб освободить то, что в ней было
замуровано и забыто. Я выражался, как щенок, и чувствовал себя щенком.
Я в изумлении спрашивал себя - неужели я и впрямь это чувствую? И
отвечал: вот да - ведь правда.
Как я был счастлив, что люблю. Как
радовался ей. Как поражался, что это возможно для меня: любить и быть
любимым, не скрывать своих чувств - и получать то же в ответ.
Все у нас было в унисон. Единственный раз в моей жизни. Мы сходили с ума друг по другу - и не скрывали этого, и были счастливы.
Я открывал в ней недостатки - и умилялся им: на черта мне победительница конкурса красоты - а вот эта самая обычная, но моя, и я с ней счастлив, и никакой другой не надо.
"Ты казался волком, - сказала она,
- а оказался ручным псом, который несет в зубах свой ошейник и виляет
хвостом". И я радовался, что сумел стать ее ручным псом, безмозглый
идиот.
Это такое счастье - быть ручным псом в тех руках, которые любишь и которым веришь.
А потом - потом все пошло как обычно...
Я сорвался с цепи и вываливал на
нее все свои чувства - без меры. Ей нечего было желать - я опрометью
выполнял и вилял хвостом. Она стала властна надо мной - я сам так
захотел: мне ее власть была сладка, а ей переставала быть интересна.
Для меня происшедшее было
невероятным - для нее нет. Я не мог опомниться - она опомнилась первой.
Я не хотел опомниться - а она побаивалась меня, побаивалась оказаться
от меня в зависимости.
Она стала утверждать свою власть
надо мной - и я рьяно помогал ей в этом, ничего не видя и не понимая: я
был пьян в дым невероятной взаимностью нашего чувства.
И оказалось, что для меня нет
ничего, кроме нее, зато для нее есть весьма много вещей на свете, кроме
меня, который все равно никуда не денется.
Вот тут я и задергался. До меня все еще не доходило, что все уже не так, как в первые дни.
"Ты делаешь ошибку за ошибкой", -
заметила она. Бог мой, какие ошибки, я не желал обдумывать ничего, я
летел, как через речные пороги, и радовался, что способен на это...
"А вот конец, хоть не трагичный, но досадный: какой-то грек нашел Кассандрову обитель, и начал..." М-да.
Милая, хорошая, дурочка, что ж ты наделала.
Неужели же невозможно, чтобы - оба, сильно, друг друга, без борьбы, без тактики, без уловок - открыто, счастливо?..
- Чтой-то ты кислый какой-то, - приветливо сказал меньшой друг, свешивая выспавшееся лицо с верхней полки.
- А ведь засвечу я тебе сейчас по харе, - сдавленно сказал больший
друг. - Вали-ка в другое купе от греха, поменяйся. - И выходит в
тамбур.
Там он долго курит, мрачно гоня
счастливые воспоминания, которые еще слишком свежи и причиняют слишком
много боли. Потом уплывает в иллюзии, что еще случится чудо и все
устроится хорошо.
7
- Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны...
- Слушай, ты старше меня на девять лет... когда-то я подражал тебе... скажи, что же: это неизбежно? Не бывает, чтобы - вместе?
- Эк тебя прихватила. Что же - всерьез?
- Похоже... И на старуху бывает проруха.
- Я такой же глупый, как все прочие.
Но думается мне, коли уж ты пришел за жисть толковать, что ты неправ... Неправ.
В чем?
В том, что когда король Лир отказывается от власти, он не вправе
рассчитывать на королевскую жизнь. Благ без обязанностей не бывает. И в
любви тоже.
Женщина не может главенствовать в любви. И не хочет. И не должна. И не будет. Ты это знаешь?
- Знаю. Но я не хочу главенства, я хочу, чтоб это было само, естественно, взаимно, друг другу, понимаешь?
- Не нужна корона - катись из дворца в бродяги. Властвовать - это
тяжкий труд. К этому тоже нужно иметь вкус, силы, способности. Тебе
тридцать лет - неужели таких простых вещей не знаешь?
- А тебе сорок - и счастлив ты с этим своим знанием?
- Настолько, насколько это вообще возможно.
До тебя не доходит, что ли:
женщина рожает детей и готовит еду - мужчина эту еду добывает и
защищает семью. Дело мужчины - подчинять, дело женщины - подчиняться, и
счастье каждого - в этом. А кто не умеет быть счастлив своим счастьем
чужого не обретет. Ты хотел хотеть того, что она хочет. А должен ты был
хотеть, чтоб она хотела того, что ты хочешь. Люби как душу, тряси как
грушу, - и вся народная мудрость, бесконечно правая.
Да хоть ты застрелись из-за нее - но веди себя как мужчина, а не раб.
- Но ведь я же хотел - для нее все!..
- Значит, ей нужно было не это, а? Я тебя понимаю: подчиняться проще, чем подчинять.
- Мне плюнуть раз было ее подчинить. Но тогда бы для меня все исчезло. Не нужно стало бы.
- Вот тут ты и не прав. Настрой у тебя неправильный. Чувствуешь неправильно. Не по-мужски.
- Ты циник.
- А ты лопух.
В отношении к женщине всегда
должно быть что-то от отношения к ребенку: иногда и запретить, и
наказать, - но для ее же блага. Из любви к ребенку не делают же его
повелителем в доме? Это современная эмансипация все поставила с ног на
голову: и женщины мужественные, и мужчины женственные, полный кавардак
и неумеренные претензии. Доставай из холодильника, что там еще есть.
...И наш герой через ночной город
долго бредет пешком к себе домой, что-то шепча, сморкаясь, отирая
слезы, и все пытается сообразить, как же это он умудрился превратиться
из Дон-Жуана в Вертера, беспрекословно согласного на все ради счастья
увидеть ее еще раз.
Наутро он чувствует в себе достаточно сил, чтобы написать ей гордое
прощальное письмо, но через неделю решает, что может еще раз съездить в
город, где она живет: в его власти не ездить, но такое счастье увидеть
еще раз... это ничего не изменит, но хоть еще раз увидеть.
Михаил Веллер
|